пространство. 
– А нужно, чтобы вписывалось, – говорю я.
 Здесь есть нечто большее, но у меня не хватает слов, чтобы объяснить. Я не знаю, как сказать ей, что карты нужны мне так же, как серая папка формата А4. Что они нужны мне так же, как ей нужно ее искусство и как другим были нужны их стихи, и бело-кремовые гостиные в минималистском стиле, и желтый шарф в горошек, и умение работать с таблицами в «Экселе», и боевые искусства, и быстрые машины, и кошки. Что я не знаю, смогу ли понять это без моих карт. Что мир не имеет смысла. Что я не знаю, что будет дальше, если у меня нет следующей карты в колоде.
 В конечном итоге я беспомощно указываю на город.
 – Он слишком большой. Огромный.
 – О, – говорит Художница, и мгновение мы смотрим на него вместе, плечом к плечу. Затем она поднимает руки и из указательных и больших пальцев складывает квадрат. Прикрыв карий глаз, откидывается на спинку и смотрит через рамку.
 – Совсем он не большой, – говорит она мне. – Взгляни.
 Я наклоняюсь и смотрю. А потом до меня доходит.
 – О, да, – говорю я.
 Вот так, в рамке, Баббл-сити похож на открытку. И очень напоминает картину.
 – Теперь ты видишь? – спрашивает она.
 – Вижу.
 И я действительно вижу.
  Эпилог. Умеренность
 Ангел стоит на валуне и тщательно делит воду между двумя кубками. Позади него к горам уходит тропа. Его крылья цвета зари.
 Я действительно вижу, но что-то все еще беспокоит меня.
 – Подожди, – говорю я. – Сейчас вернусь.
 Я вылезаю из машины и иду к краю обзорной площадки. В моей руке карты Таро. Я думаю о том, чтобы попрощаться с Лалабелль. С Лалабелль, умирающей на больничной койке, с мертвой Лалабелль в лодке, на диване, на тротуаре. С живой Лалабелль там, в своей высокой башне, шарахающейся от теней и боящейся собственного отражения. Из всех них мои мысли больше всего занимает Лалабелль на автобусной остановке, Лалабелль с грязными ногами и со смятым белым бумажным пакетом.
 Когда я сажусь в машину, Художница с кем-то разговаривает по маленькому розовому складному мобильнику. При виде меня она улыбается и складывает пальцы в жесте «ОК».
 – Угу, – говорит она в телефон. – Угу. Под ногтем? Насколько глубоко? Ладно, смогу.
 «Кто это?» – одними губами спрашиваю я. Злюсь на себя за то, что сама не подумала об отслеживающем устройстве. Все произошло слишком быстро, но забывчивость могла стоит нам жизни.
 Она закрывает рукой микрофон и шепчет:
 – Крейг.
 Я делаю большие глаза.
 – Кто?
 – Подожди, – говорит Художница и протягивает мне телефон. – Он хочет поговорить с тобой.
 Я осторожно беру его, хмуро глядя на нее.
 – Алло?
 – Я выиграл для вас немного времени у «Митоза». – Это голос Викинга. Звучит устало. Крейг? Гм…
 – Я думала, твоя смена закончилась.
 – Закончилась. Можно сказать, я сделал это на общественных началах.
 Художница рядом со мной вытащила из рюкзака нечто, очень похожее на дорожный швейный набор. Открыв его, она берет маленькие золотистые ножницы. Вид у них до ужаса острый. У меня холодеет в желудке, и я поспешно отвожу взгляд.
 – Что насчет Лалабелль?
 На том конце линии пауза, затем Викинг откашливается.
 – Между прочим, она хочет поговорить с тобой.
 – Она там? – Я совершаю ошибку, оглядываясь на Художницу и в шоке видя, как она засовывает ножницы под ноготь.
 – Я могу подключить ее?
 – Гм…
 Прежде чем я успеваю ответить «нет», на другом конце линии раздается щелчок. Он тихий, но я узнаю его. Щелчок зажигалки.
 – Итак, я слышала, ты мертва, – говорит Лалабелль, когда молчание становится невыносимым.
 – Да.
 – И, как я понимаю, теперь ты все знаешь.
 – Бо́льшую часть. Я все еще не понимаю, что ты планировала делать с настоящей Лалабелль.
 – План состоял… что ж, буду честной, кое-что я придумывала на ходу. Признаю, все могло бы пройти более гладко.
 – Полный провал, – говорю я. – Катастрофа.
 На линии странный звук. Я не сразу соображаю, что это смех.
 – Ага, наверное, можно сказать и так.
 – Что будет дальше?
 – Ну… – Она делает паузу. – Думаю, в этой части вы обе уедете навстречу закату.
 – Рассвету.
 – Да как хотите. – Даже не видя ее, я точно знаю, что она закатывает глаза.
 – Ты и в самом деле отпускаешь нас?
 Опять пауза, такая долгая, что у меня начинают зудеть ладони.
 Потом наконец почти удивленный тон:
 – Похоже на то, да. Думаю, я смогу нарыть парочку мертвых Портретов, чтобы заменить вас. Вдруг окажется, что вы попали в аварию. Только вам придется перекрасить волосы.
 – Ладно.
 – И уезжайте как можно дальше. В какую-нибудь хижину далеко-далеко.
 – Договорились.
 – И, может, стоит сделать пластику.
 – Гм… Может быть. Я подумаю над этим. Можно у тебя кое-что спросить? – говорю я, откидываясь на спинку. Из этого положения вижу свое отражение в боковом зеркале, а еще дальше – разноцветные огни в темноте.
 – Вперед.
 – Почему тебя это устраивает?
 – Ну, в этом твой смысл, ведь так? Ради этого тебя и создали, – говорит она. – Сделать все то, на что у меня нет времени… Просто, мне кажется, я не смогу вписать счастливый конец в свой план.
 Я секунду размышляю над этим, а потом пытаю удачу.
 – Можно тебя спросить еще кое о чем?
 – Ладно. Только быстро. Мне надо красить ногти.
 – Что она тебе сказала, когда ты в первый раз открыла глаза?
 – О. И это всё? – говорит она и смеется. – Это просто. Она сказала, чтобы я была Лалабелль Рок.
 Я киваю самой себе и отключаюсь. Опустив взгляд на колени, вижу, что все еще сжимаю карты. У